Евгений Григорьев: «В «Первом Кино» мы не работаем по накатанным схемам»

- Как пришла идея создать кинокомпанию «Первое Кино»?

- Это было двадцать лет назад. Мы с оператором Артемом Анисимовым сняли нашу первую картину «Леха online». С тех он был оператором почти всех моих картин. Мы уже тогда подружились, как-то сидели на ступеньках в центре Екатеринбурга. Сейчас никто не помнит, кто именно произнес фразу: «У нас творческое объединение. Как мы его назовем?». И был ответ: «Какое у нас кино? Первое. Вот пусть и будет «Первое Кино». Снимем второе, будет второе». А потом, когда кинокомпания родилась, я даже придумал два девиза: «Кино от себя» и «Каждое кино снимаем как первое, монтируем как последнее». Это наш принцип работы. Мы никогда не ходим хожеными тропами, мы не работаем по накатанным схемам. Разумеется, в коммерческих работах мы используем наработки, потому что мы делаем бизнес видео и там не место для экспериментов.

Название компании менялось: было Творческое объединение «Первое Кино», потом Кинокомпания «Первое Кино», затем - Документальный Дом «Первое Кино». Артем Анисимов сказал, что не хочет заниматься бизнесом, хочет скакать по съемочным площадкам и экспонировать, потому что он – оператор.  Я – человек системный, куда ни прихожу, везде создаю инфраструктуру. Возможно, это мой деревенский анамнез, что у нас должна быть максимально возможная автономностость. Вот сейчас, в «Первом Кино», если у нас не будет ни копейки бюджета, мы можем сесть в свой автомобиль, взять свою камеру, повесить свою линзу, взять свой комплект звука, небольшой комплект света, снять материал, вернуться, сесть в собственной монтажной и всё сделать. Это критичная инфраструктура у кинокомпании должна быть. Мне понадобилось время, чтобы ее создать, но, тем не менее, она сейчас существует. В этом смысле я чувствую себя более уверенно. И сейчас на Свердловской киностудии я занимаюсь тем же самым: создаю критическую инфраструктуру. Но она не только в оборудовании, она и в людях. Это должен быть понятный юридический контур, это должен быть понятный профессиональный контур. С этим сложнее, чем с оборудованием, несмотря на санкции. Потому что людей очень мало, кто готов работать с такой высокой добавленной интеллектуальной стоимостью. Это самое главное, что двигает тебя вперед: усложнение задач, повышение ставок. Иначе не интересно.

- С чем связана нехватка людей?

- Это связано с тем, что мы переживаем образовательную яму. Сейчас в индустрию приходят люди без системного образования. Сама образовательная система, на мой взгляд, нуждается в перенастройке, пересборке. К сожалению, широкой образованности сейчас у молодых ребят не хватает. Они не виноваты, они хорошие, талантливые ребята. Но есть системное образование: знание истории искусств, истории литературы, истории религии, истории мира, истории изобразительных искусств, истории кино. Не пугаться слов «квантовая механика», «теоретическая физика», «физика низких температур». Современный художник – он сам метапредметен. Кино – это синтетический вид искусства. А документалист, так вообще. Можно, конечно, сесть на плечи интересного, самоигрального героя и доехать на нем до финальных титров, но мне это не интересно. Даже последнюю картину мы делаем не потому, что Рома Зверь – классный герой, а потому что у нас с Ромой есть совместная задача, которая выходит за рамки байопика. Снимать жизнеописание не интересно ни ему, ни мне.

Поэтому образование дает новые идеи. Все дисциплины взаимосвязаны. Человечество еще не ответило ни на один философский вопрос, который, например, написан на первых страницах в книжке «История западной философии» Бертрана Рассела.

- А в кино ты пытаешься ответить на философские вопросы?

- Это бессознательный выбор, но если ты посмотришь мою фильмографию, то увидишь, что большая часть картин посвящена людям, которые в этом мире на птичьих правах. В «Подельниках» - художник, в «Про роке» - музыкант.

- Еще со времен «Леха online»?

- У Лёхи-то как раз всё было в порядке. Лёха стоял на обеих ногах, он крестьянин. У него просто была сложная жизненная ситуация. Это то, что меня заботит. На птичьих правах – это ученые, музыканты, режиссеры. Все те, без которых физиологически человечество выживет. Но ведь удивительная вещь: мы не помним, кто был самым богатым инком, мы видим города, что построили люди. То же самое в Камбодже. Мы не помним, как звали человека, который ссужал деньги Микеланджело, но мы видим картины Микеланджело. С одной стороны люди культуры вроде бы ничего не делают, кроме как осмысляют мир ради общества, в котором они живут. И тратят на это жизнь. Потому что думать – это тоже время. Если сравнить нашу голову с процессором современных станций, то мы обрабатываем какое-то количество данных и на это требуется время. В это время эти люди не могут сажать картофель, печь хлеб или добывать нефть. Это разная работа, это и есть общество. И общество иногда поражает в правах художников, иногда поражает в правах людей, которые создают реальность руками. И об этот как раз картина «Руками». Поэтому я снимаю не только про художников.

- В твоих картинах ты исследуешь ровесников. Тебе интереснее изучать свое поколение?

- Это не совсем правда: в «Лехе online» мы были старше парня на поколение, в «Про рок» - мы старше на поколение, в трилогии «Завещание» я младше героев на два-три поколения, в «Подельниках» герой моложе меня на поколение. Рома Зверь почти мой ровесник. Поэтому нет, выбор темы не связан с интересом к моему поколению.

Сейчас да, я снимаю картину «Сломя голову», которая, в основном, поколенческая, потому что мне сорок с небольшим и я исследую в игровой картине мужчину в современном мире жанре драматической криминальной комедии. Мужчина, который немножко растерян, даже не важно, в какой он социальной страте. Мужчины благодаря научно-техническому прогрессу биологически уже не нужны, женщины с помощью ЭКО могут и без мужчин справиться. Я имею в виду с точки зрения эволюции. Не случайно появляются какие-нибудь «Два холма». Женщина, когда ей удобно - свободная личность, когда ей удобно – она слабая женщина. Когда ей хочется, за ней должны ухаживать, когда не хочется – это уже харассмент. В этих новых социальных нормах мужчине приспособиться довольно сложно. Я не защищаю мужчин, которые занимаются домашним насилием. Я говорю про людей, которые просто живут. Люди разводятся, потом сложно найти себе любимого человека, если у тебя уже сломался первый брак и т.п. Сложно найти себе спутника жизни. Потому что тебе уже сорок, ты уже оброс болячками, привычками, детьми, мировоззрением и нравственной системой координат.

- А с другой стороны, в сорок лет жизнь только начинается, как сказали в одном фильме?

- Да, только начинается, но не понятно с кем, ради кого и зачем ее жить. Это вопросы, на которые мы так и не можем ответить. Собственно, на них мы может и не ответим никогда, но пытаться отвечать надо. Конечно, кинематограф в отличие от классической музыки, довольно груб и примитивен, менее долговечен, чем, например, подлинная литература. Создать кинематографическое произведение, которое выживет в токсичной среде Интернета, где огромное количество контента разного качества, довольно сложно. Поэтому история кино знает сотни тысяч картин, но люди знают десятки. Это высокорискованный способ освоения художественного пространства. Но мне хочется делать вещи, которые будут жить долго.

- Ты говорил, что сорокалетним непросто. Думаешь двадцатилетним проще?

- Они еще не знают, как им будет. Я точно знаю, что с девяностых годов мы жили все лучше и лучше, а им, возможно, придется жить все хуже и хуже. Если турбулентность в мире будет нарастать, если столкновение огромных сил, которое мы сейчас наблюдаем, будет развиваться с той же стремительностью, то это может все быстро закончиться, в один день.

- Как думаешь, человечество выживет? Мы не убьем друг друга?

- Конрад Лоренц говорил, что внутривидовая агрессия – это самая главная опасность, которая угрожает человечеству сегодня. Говорил он это не сегодня, а лет семьдесят назад. Ничего с тех пор не изменилось. Мы постоянно подходим к краешку. Сейчас в мире нет идеи, которая могла бы всех объединить, нет человека, который мог бы все уладить. Это печально. Есть очень локальные идеологии: одна в одном конце земли, другая – в другом. Когда появилась коммунистическая идеология, она позволила за пять-семь лет построить государство, занимающее одну шестую часть мира. Одна шестая часть мира поверила в эту идею. Мы сейчас не обсуждаем хорошая она или плохая. Просто это была мощная идея, выраженная очень просто: заводы рабочим, земля крестьянам. И мир. Все очень просто.

Но возможно, мы испытаем наш любимый русский эсхатологический восторг от будущих событий. Но мне бы не хотелось. Как все исправить – я не знаю. Слишком далеко всё зашло. Поэтому люди не понимают, что происходит, я - тоже.

Концепт «Сломя голову» в том, что мир сейчас живет по законам квантовой физики. Например, больше нельзя просто стоять и смотреть. Смотришь – значит участвуешь. Значит, меняешь реальность даже просто своим взглядом. Как наблюдающий влияет на наблюдаемого, так и мы смотрим - значит участвуем. Знаем - значит участвуем. И от этого невозможно спрятаться, нельзя эмигрировать во внутреннюю Монголию. Либо надо менять нравственный императив. Например, на древнегреческий.

- Кто герой нашего времени или можно ли его создать?

- Я как-то отвечал на подобный вопрос, ничего больше с тех пор мне в голову не пришло, поэтому я повторю. Я считаю, что мир устал от успешных людей. Ничего так не травмирует, как чужой успешный Инстаграм. Мир нуждается в сказочниках, людях, которые пытаются починить мир, пытаются залатать дыры, которые делают в нем империалистические войны. Эти люди помнят, что в гробу карманов нет и хотят сделать больше, чем им надо. Которые делают что-то, чтобы смысл проживания не был в том, чтобы перерабатывать солнечную энергию в бесконечное народное горе. Мне кажется, что такой тип людей и необходим нам сейчас. 

- Есть ли в руках кинематографистов инструмент, с помощью которого они могут что-то изменить?

- Нет. Мы можем что-то подвинуть на миллиметр, но я не верю, что искусство может кого-то изменить. Оно может осветить дорогу в жизни. Но изменить человек может только себя сам. Возможно, что-то пережив: утрату или успех. Возможно, искусство может подсказать, что изменения необходимы. Но чтобы эти изменения произошли – нужно потрудиться. Часто нужно потрудиться, чтобы понять искусство. Мы иногда говорим: чувствительный этот человек или не чувствительный. Мне кажется это такая химера. Но с другой стороны, Мона Лиза сама выбирает кому нравиться.

- Картина «После успеха» будет перекликаться с «Про рок»?

- Будет перекликаться только тем, что это получится дилогия: «Про рок» - до успеха, а картина с Ромой Зверем – после успеха.

- Как родилась идея фильма?

- Мне Рома позвонил перед Новым годом. Говорит: «Хочу картину о группе Звери». Я говорю: «Рома, я не снимаю картины о группах, я не снимаю байопики». Он говорит: «Я не хочу байопик, я хочу как «Про рок»». Я говорю: «Основание для этого есть?». Мы встретились, я нашел основание для этой картины. Я довольно долго размышлял, о чем же после успеха говорить? Но были три интересных факта. Вот и придумал. Странно, сейчас у меня «После успеха» основывается на древнем понимании человека. И игровая картина основана на эллинской системе координат: столкновение варваров и эллинов. И о группе Звери, по большому счету, про это же. Не знаю, что случится в неигровой, но в игровой варвар отдаст жизнь за эллина. Хотя эллин, конечно, получит по щам. И навсегда изменится.

- В твоем творчестве большую часть занимает рок-музыка. Это с чем-то связано?

- Я мечтал быть рок-звездой, но не стал. Стал кинорежиссером. И «Про рок» я придумал потому, что мне было интересно посмотреть, что было бы, если бы я пошел туда. С отсутствием голоса, неумением толком играть ни на одном музыкальном инструменте.

- Ты где-то выступал?

- Да, играл в сельском клубе у себя в Кошуках. Наташка Плешнева пела, а я был барабанщиком. «Он уехал прочь на ночной электричке» и это все.

- Ну это не совсем рок-музыка.

- Да меня вообще рок не интересовал. Я люблю хорошую музыку. Хорошая музыка есть в рок-музыке, хорошая музыка есть в поп-музыке, в брит-попе, в панк-роке – где угодно. Поэтому когда меня спрашивают, какое течение музыки я люблю, я отвечаю: «Я люблю хорошие образцы творчества, а не разбираться в сортах говна одного направления». Также и кинематограф. Я люблю хорошие комедии, я люблю хорошие триллеры, я не люблю фильмы ужасов, потому что если это хороший фильм ужасов – я потом спать не могу, я впечатлительный человек.

Я люблю научную фантастику. Я вырос на советских научных фантастах, они были пропитаны идеалами гуманизма, они смотрели за пределы человеческой жизни на планете Земля. В Советском Союзе это во многом делалось, чтобы избежать идеологической цензуры, поэтому часто дело заканчивалось борьбой хорошего с великолепным, это было читать невозможно, но хорошие образцы все-таки есть. Удивительно, что многие фантастические твари, которые жили в этих произведениях, переселились в нашу реальность. То, что казалось невозможным, оказалось обычным. А то, что казалось обычным, оказалось невозможным.

Я до сих пор не могу привыкнуть пить бутилированную воду. Я все детство пил из колодца. А потом – из-под крана. А сейчас – простую, питьевую воду почему-то надо покупать. И я никак не могу понять: может надо поменять трубы, или очистные сооружения поставить, чтобы пить из под крана?

- На «Подельниках» люди смеялись в некоторых моментах. Тебя это не удивило?

- Это смешное кино. Жизнь же не состоит из одной драмы. Я вообще всегда за то, чтобы в кино смеяться до слез. Да, там очень много смешного, там ироничные диалоги. Там и монологи написаны: чем хуже, тем лучше. Много парадоксов. Но у нас и в жизни много абсурда. Сейчас ощущение, что живем как в «Подельниках»: чем хуже, тем лучше.

- Ты хотел снять комедию в чистом жанре?

- Я думаю, чистых жанров не существует. Это не интересно. Чтобы все просто ржали?

- Там может быть и мораль.

- У меня сейчас очень смешная картина. Криминальная комедия, приключенческая. Но она осмысленная, в ней есть высказывание. Там все будет очень смешно, до слез.

- Чем тебе важен и интересен проект «Код города»?

- Это лучший способ узнавать собственную страну. Фрагментарно, когда ты натыкаешься на огромной территории на точку, где люди любят, строят, рожают, создают, за что-то борются – это очень интересно видеть. И когда ты вдруг задаешься вопросом: кто я, откуда и что я здесь делаю? Интересно проводить это исследование. Это для меня еще и важный проект как соавтора и куратора тем, что это возможность перемены участи для людей, которые вроде бы закончили школу, вуз, вышли из института, и поняли, что не тот факультет закончили. А инвестировать еще пять лет жизни в учебу трудно. Риск большой. Вдруг опять выйдешь и поймешь, что опять не то. А тебе уже под тридцать, уже жена или муж, дети, ипотека. А «Код города» - короткая программа, которая позволяет хлебнуть творчества. Если ты понял, что это твой путь, то все, ни деньги, ни медицинские препараты, ни даже смерть не даст тебе той красоты и свободы, которую ты мог получать, снимая неигровое кино. Док - это самый лучший вид кинематографа, самый богатый. Путь до финальных титров смоценен, уже не важно, получилось кино или нет. Ты проживаешь удивительную, осмысленную жизнь, наполненную встречами с интересными, многогранными, объемными людьми.

Беседу вела Ирина Штефанова

Фото: Геннадий Авраменко, со съемочной площадки "Подельники", фестиваль "Сибирь"